Автор: Родион Часовников.

Вспомните, как в литературе дореволюционной России легко и непринужденно говорилось обо всем – о государстве, о городовых, о соседях, об отношениях полов, о национальных проявлениях, о бытовых и социальных стереотипах, о характерах героев (реальных и вымышленных). И не было в этих рассуждениях и описаниях ни пошлости, ни ярости, ни двусмысленностей, потому что правда (со спокойным и ясным к ней отношением) отрезвляет, очищает наше отношение к окружающему миру.

Само произнесение правды, выведение на свет какого-то безобразия, в отличие от его сокрытия или перекрашивания, способно прекратить это самое безобразие.

Возьмем, к примеру, словарь Даля. Читаем: «Измордасить - … избить кому морду, измордаситься – избить морду друг другу взаимно» или «Пень - … болван, глупый человек»

Теперь многое изменилось. Наступила эра политкорректности и толерантности. Даже язык притчи или басни стал слишком прямолинейным для наших дней. В словарях стремительно подчищаются смыслы и понятия, word подчеркивает красным все слова «с оттенком неодобрительной или негативной оценки».

Только самый праздный и неискренний диалог отвечает современным требованиям приличия, требованиям нового лицемерного языка.

Не будем подробно исследовать значение многозначного, и более чем двусмысленного понятия толерантность. Чаще всего, его применяют вместо слова терпимость. Но вот к чему терпимость?

А это мы можем выяснить из контекста. Нам часто предлагают терпимость к агрессии против нас, терпимость к пороку, к преступлению, к безнравственности, к насилию над нашими душами, над здравым смыслом, над истиной!

Толерантность в медицине, в частности, определяется как неспособность организма вырабатывать антитела, как опасная несопротивляемость болезни, то есть распаду. Привыкание к наркотикам – это тоже толерантность.

Вот это «чудесное» свойство общественного организма и становится сегодня нашим пропуском к благополучию, «добродетелью» нового времени!

А вот иммунитет, то есть язык правды, позволяющий называть вещи, события, явления своими именами, не просто умирает, его убивают.

Как любая ложь, толерантность не может жить без, так называемых, «двойных стандартов». К примеру, в наши дни модно на весь мир говорить о «русском» экстремизме, а вот в нападениях кавказцев на русского надо усматривать бытовой конфликт или провокацию всё тех же, зачастую мифических русских экстремистов.

А почему толерантность так не универсальна? Надо, очевидно, быть терпимыми именно к тем безобразиям или явлениям, к которым рекомендовано западными идеологами…

Почему, скажем, в рамках толерантности надо позволять «гомосексуальным семьям» «усыновлять» детей, а не преследовать этих маньяков, спасая детей от них?

От нас требуют терпимости к варварам, покушающимся на наши святыни, на нашу культуру, на христианскую мораль, на наше право называть вещи своими именами и относиться к ним соответственно?

Во время Второй Мировой Войны отсутствие толерантности к Гитлеровской Германии (вспомните военные песни, скажем, «Вставай, страна огромная») явилось одним из условий победы нашего народа над этой антихристовой машиной. А сегодня, в разгар информационной войны, давно развязанной Соединенными Штатами, мы, по их же стратегии, обязаны проявлять толерантность к бессовестным и агрессивным завоевателям.

Нас обязывают признавать безоговорочно то, в чем мы сомневаемся и опасаться произносить то, в чем мы уверены.

При этом учителя западной «этики» и проповедники демократических ценностей для России не скрывали и не скрывают своей неприязни и ненависти, нетолерантности ко всему, что для русского человека свято и ценно.

Итак, нас заставляют (или приучают) говорить на том языке, в котором отменена правда. Кому-то очень нужно, чтобы завоевание государств, обладающих нефтью, именовалось борьбой за установление в них демократии, чтобы расправа коалиции югославских мусульман и западных старших товарищей над братской православной Сербией и её руководством воспринималась нами как справедливый суд над «преступниками».

Соответствует толерантности, терпимости и верности идеалам демократии только слепая догматическая, беспрекословная вера в те фантомы или мифы, которые разрешены и рекомендованы к употреблению.

В таких условиях, особенно уверенно ходит лицемер среди людей и обманывает всех своей корректностью и лукавыми словами. А сам не любит, не сочувствует, не верит и хронически предает. Рядом сидит скептик в серой обстановке своих эмоций и кри­тикует все вокруг. И всем становится нехорошо. И никому не становится легче. И никаких перспектив не открывает­ся. Только горделивое самодовольство и саморазрушение. А либеральный демагог вещает о том, что все люди ­братья. И думать не думает подставлять грудь под пули ни за людей, ни за братство. Он даже слов конкретных и оп­ределенных боится.

Что объединяет эти три образа? Все они олицетворяют тех, кто под разными предлогами разрешает себе избегать нравственного выбора: честного и однозначного. Выбора, к которому все мы призваны. Но, выбирая доброе, нужно жертвовать, страдать, созидать, принимать ответствен­ность и нести Крест. Чтобы этого избежать, нужно обма­нуть всех. И себя - прежде всего. Образы лукавства различны, сущность - одна.

Вашу резкость или просто твердость в принципах и позиции непременно сравнят с агрессией или воинственностью. Кажущееся сходство формы подчас используется для некорректного отождествления совершенно различных и даже противоположных по содержанию явлений. Идея равенства религий и мировоззрений нередко доводится до полнейшего абсурда, до отрицания всякого мировоззрения и замены его той самой пресловутой толерантностью, которая сама уже стала тоталитарной идеологической системой.

В мировоззренческих вопросах неопределенность и индифферентность губительны. От понимания цели и смысла жизни на земле зависят важные решения челове­ка: как поступить, по какому пути направиться, к чему устремиться, от чего отречься, чем и ради чего пожертво­вать?! Эти решения нужно принимать здесь и сейчас, а не после выхода на пенсию. До пенсии можно и не дожить.

Нельзя ни осудить, ни похвалить человека или ор­ганизацию за убежденность в своей правоте и верности идеалам. Важно - каковы эти идеалы. Ориентируясь лишь на форму и методы, мы обязательно ошибемся в понимании содержания. Форму и методы постоянно копирует лукавый. Его так не случайно называют. Снару­жи его изобретения могут быть похожи на добро, а внут­ри - зло. Чтобы разобраться, где правда, а где ложь, необходима чистая совесть, нужны ясные ориентиры, то есть твердая жизненная позиция, избранная по совести. Наличие такой позиции, вопреки расхожему заблужде­нию, никак не ущемляет свободу мнений, не мешает ува­жать чужие взгляды. Главное, чтобы было, что уважать.

У одного человека может быть только одна точка зрения по конкретному вопросу, если он, конечно, оп­ределился. Вряд ли можно считать благом длительные сомнения или частую перемену взглядов. Мне встреча­лись люди, утверждающие, что не следует иметь никакой уверенности и никакой твердой позиции, потому что это "недемократично" по отношению к другим. По их мнению, должна быть равная возможность считать верной любую позицию. Для таких людей понятие "догматичность" ­это ругательство. Слово "истина" тоже не из их лексикона. Они считают, что все относительно. Называют себя либе­ральными, ищущими людьми с широкими воззрениями. Однако сей подход представляется, скорее, беспринцип­ным, безответственным и гордым. Не имея никакого иде­ала, такой "широкий" человек берется судить всех людей и все позиции. Единственное мерило при этом - его собственные ощущения, его предпочтения и страсти. От­ветственная личность, руководствуясь избранным миро­воззрением, принимает обдуманные решения, а скеп­тик-оценщик не берет на себя ответственность и оставляет за собой право бездействовать, ставить под сомнение, критиковать и поступать по своему желанию, не ограни­чиваясь нравственными "условностями". Такой человек опасен. Он может повести себя непредсказуемо, потому что, отказавшись от мировоззрения, он избавился от нрав­ственного кодекса. А люди с христианским мировоззрени­ем имеют своим маяком самую высокую систему нравст­венных ценностей и стараются ей следовать в меру духов­ной зрелости. Нельзя всю жизнь метаться, избегая выбора, потому что для выбора нам и дана жизнь.

Еще одно недоброе свойство, о котором нужно сказать особо, - это лицемерие.

В наше время повсюду наблюдается тотальная ложь, какое-то поклонение вранью. Голые короли, раздутые ав­торитеты, превознесенные "нули" множатся и множат друг друга, публично восхищаются друг другом и требуют восхищения, рвутся к власти и достигают ее. И так это все примелькалось, что мы перестали замечать искусное сред­ство выживания и становления столь многих из нас – лицемерие и ханжество.

Лицемерие – это изощренное лукавство, это ложь по-крупному. Это ложные добродетели, ложное сопереживание, ложная скромность, ложная вера, ложная клятва и лживая улыбка. Когда ханжа плачет и скорбит, он, как правило, думает не о том, кому плохо, а о том, как он сам красив в слезах. Из этой породы люди, которые любят не правду, а себя, олицетворяющих и говорящих «правду». Они уверены, что все делают ради «справедливости», и готовы пойти на любую низость против ближних, полагая, что в том их величие.

Этот порок очень распространен и легко маскируется под добродетель. Зараженный недугом ханжества и лице­мерия, сам верит в свой "светлый" образ. Из чувства зависти он пишет донос и уверяет себя, что совершает благо для общества. Если кто-то прямодушно называет вещи своими именами, то ханжа не упустит возможности обвинить его в осуждении и сам, изображая блюстителя нравственности, еще больше осудит в своем сердце ис­креннего собеседника. Ханжа старается всегда соблюсти пристойную форму и не гнушается самым гнусным содер­жанием. Однажды надевший лживую маску праведника, привыкает к ней, не хочет с ней расставаться и, пожалуй, сам боится увидеть свое истинное лицо. Ханжество - это боевое искусство жизни бесчестного человека, это более эффективная броня, чем хамство советской обслуги. Ря­дом с этим недобрым свойством человеческой личности обычно расцветают напускная важность, актерство, чувст­во собственной весомости и несоразмерный пафос малень­кого человека в оценке своих маленьких дел. Все это тяжелая болезнь, которая очень трудно лечится, тем более когда больной уверен, что он здоров.

А на самом деле здоровы и красивы душой те люди, которые просто трудятся ради блага других и не кричат об этом, которые говорят прямо, конкретно и искренне, от чистого сердца, а не поджимают губки в таинственной неодобрительной улыбке, которые свидетельствуют о том, чему следуют сами, а не подбирают правильные цитаты. Простодушие - самое яркое свойство русского характера. Эта черта чужда приспособленцу или манипулятору. Она понятна христианину. Именно христианину, который привык все в себе и вокруг себя сравнивать с идеалом, с Евангельским идеалом, с опытом святых, с той системой ценностей, которую нам сегодня предлагают забыть как устаревшую, а вместо идеала избрать иллюзии, выстроенные в соответствии с пагубной реальностью и разрушительными задачами. Портретом этих иллюзий стала американская улыбка.

Чем больше мы стремимся овладеть этой неискренней, фальшивой американской улыбкой, тем больше приближаемся к той среде, в которой уже нельзя говорить толстый или худой, чернокожий или узкоглазый, еврей или удмурт, богатый или бедный. О подвиге патриарха Ермогена или Ивана Сусанина не следует говорить, чтобы не обидеть поляков; о преступлениях Троцкого или Свердлова, - чтобы не прослыть антисемитом, о людоедских племенах, - чтобы не задеть президента США Обаму, о национальных ценностях, чтобы не посягать на миф о многонациональной и многоконфессиональной стране, которая по всем историческим и статистическим признакам вправе заявлять о себе как о русской и православной стране, где также проживают и представители некоторых других национальностей и вероисповеданий.

Кто-нибудь из «демократов» оспаривает право Израиля или Саудовской Аравии не считаться многонациональными и многоконфессиональными государствами? Почему немцы могут называться немцами, французы – французами, англичане – англичанами, а русские должны называться россиянами, а не русскими?

А ведь во многих европейских странах коренная нация и коренное исповедание, в отличие от России, давно перестали составлять численное большинство!

Толерантность в современном значении – это и условие, и следствие прекращения мыслительного процесса и отказа от совести. Бессловесное дрессированное животное – идеал демократического «свободного» человека, свободного от мыслей, сомнений и оценок.

Такого по масштабу и массовости социального и духовного рабства не предлагал ни один тоталитарный режим, ни одна секта или антисистема!

Столь вожделенная для многих и красиво упакованная система западных «демократических» ориентиров – это система тотального поклонения лжи, система страха и доносительства под флагом защиты интересов всеобщей и личной свободы, система иллюзий под флагом реализма.

Победить в информационной войне Россия сможет лишь тогда, когда предпочтет историческую правду инновационной лжи!

Концепцию «Третьего Рима» сегодня нередко поминают политики, журналисты, общественные деятели, говоря: еще в XVI веке было очевидно, что именно России предначертано стать господствующей мировой державой, что имперские притязания Москвы вполне оправдываются особой миссией наследницы Рима и Константинополя. Но о чем на самом деле говорил автор концепции «Третьего Рима» старец Филофей? Действительно ли концепция дает России моральный карт-бланш на политическую и военную экспансию? Кто и как использовал идеи Филофея в русской истории? Об этом наш разговор с Ниной Васильевной СИНИЦЫНОЙ — доктором исторических наук, автором монографии «Третий Рим: истоки и эволюция русской средневековой концепции»*.

История одной идеи

— Нина Васильевна, для начала — личный вопрос. Вы как историк специализируетесь на теме Третьего Рима. А почему именно на ней? С чего начался Ваш интерес к этому?

— Тридцать лет назад — в 1981 году началась работа международного научного сообщества, которое именует себя «Международным семинаром исторических исследований “От Рима к Третьему Риму”». Основали его профессора Римского университета П. Каталано и П. Синискалько, чтобы исследовать развитие и распространение римской идеи. Заседания проходили ежегодно в Риме, а многие — также и в Москве, в Институте российской истории РАН. Я принимала участие в работе Семинара с 1982 года. В самом начале участниками была ясно осознана потребность в новом издании документов, текстов «Филофеева цикла» с изложением идеи Третьего Рима, и я принимала активное участие в подготовке этого издания. Кстати сказать, Семинар начал свою работу в разгар холодной войны, когда нашу страну на Западе многие представляли Империей Зла, — и Семинар способствовал преодолению такого стереотипа, разрабатывая собственную методику исследования империи и имперской идеи, с преобладанием юридического и филологического подхода. Чем лучше разные народы знают чужое прошлое — тем лучше складываются их отношения в настоящем.

— Давайте, прежде чем погрузиться в прошлое, поговорим о настоящем. Существуют ли в современном массовом сознании какие-то ложные стереотипы вокруг идеи Третьего Рима?

— К сожалению, существуют. Ярчайшее тому подтверждение — это сравнительно недавняя передача на телеканале «Культура», специально посвященная Третьему Риму.** Там присутствовали достаточно серьезные авторитетные ученые, добросовестно излагавшие предмет, — но другие участники транслировали разного рода штампы и попросту очевидные ошибки. А ведь эта программа явно выше массового уровня.

Фрагмент фрески Пьетро Каваллини в церкви Санта Мария ин Арачели в Риме. Церковь была основана в VI веке на месте, где, по легенде, императору Августу явилось видение Богородицы с Младенцем на руках.

— А давайте все-таки попробуем перечислить эти штампы.

— Штамп самый главный, самый распространенный и самый неприятный — это убеждение, будто концепция Москвы как Третьего Рима была концепцией политической, даже внешнеполитической, то есть она якобы оправдывала претензии русских государей едва ли не на мировое господство. В уже упомянутой передаче один из выступавших вспомнил карту древней Римской империи на одной из площадей Рима, неподалеку от Капитолия. Это вертикальная стена, на которой разными цветами рельефно изображены последовательные завоевания Римской империи. На самом деле, если реально искать в «первом» Риме то, что предвозвещало «третий», находилось в историософском соприкосновении с ним, то это будет не карта роста Римской империи, а совсем другой римский памятник. На Капитолийском холме, слева от здания Капитолия (если смотреть снизу) стоит церковь Санта Мария ин Арачели. Она была основана в VI веке на месте, где, согласно легенде, император Август получил пророчество одной из сивилл***: когда она говорила, императору явилось чудо, небесное явление Богородицы с Младенцем на руках. В основе этой легенды был текст Евангелия от Луки (Лк 2:9), рассказывающий о том, как двигалось в Вифлеем Святое Семейство, чтобы принять участие в объявленной Августом переписи населения. Именно этот образ из царства «первого» Рима вдохновил старца Филофея, когда он писал о «третьем», о чем я еще скажу. Один из моих докладов в Риме, повторенный потом в Москве, был посвящен проблеме «Две парадигмы императора Августа», вызвавший интерес разных слушателей. Речь шла об Августе — создателе империи, властелине вселенной, и об Августе, царство которого почтил Своим Рождением в его пределах Спаситель, где свершилось Воплощение Слова.

Возвращаясь к штампам в интерпретации Третьего Рима, следует сказать и о том, что возникшая в XVI веке концепция Третьего Рима якобы была тщательно и подробно разработанной доктриной, неким «программным документом», охватывающим все стороны жизни. Разновидность этого штампа имеет прямо противоположный смысл: «учения» Филофея вовсе и не было, он написал всего две-три строчки, известные всем («два Рима пали…»). Так утверждать могут лишь те, кто его посланий не читал. Величественные построения Филофея — айсберг, точнее, его видимая часть. А подводная, глубинная основа — его знание священных и святоотеческих текстов разных веков. Но он открыл нам лишь свои выводы из них, расположив их на верхушке айсберга.

Весьма распространен и третий штамп — о значении брака Ивана III с Софьей Палеолог и о теме «византийского наследия» в идее Третьего Рима, а более точно — о подмене «третьего Рима» «вторым Константинополем», о чем тоже речь впереди.

Конец истории

— Так что же было на самом деле? Когда, зачем и почему старец Филофей выдвинул эту концепцию?

— На вопрос «когда» ответить проще всего. Здесь тот редкий случай, когда можно назвать точную дату. Существует послание старца псковского Елеазарова монастыря Филофея, написанное около 1523–1524 года и адресованное великокняжескому дьяку в Пскове, Мисюрю Мунехину. Это был представитель центральной власти в Пскове, присоединенном незадолго до этого. А непосредственным поводом к написанию послания стали распространявшиеся тогда астрологические предсказания о якобы предстоящем в 1524 году новом всемирном потопе — точнее, о предстоящем глобальном изменении («пременении»), которое было истолковано как потоп.

Предсказание это пришло на Русь с Запада, оно было напечатано в астрологическом альманахе, изданном в Венеции в конце XV века и многократно переиздававшемся. Ужас охватил города Европы, а наиболее предприимчивые даже начали строить ковчеги. Эти предсказания пришли и на Русь, внеся беспокойство в церковные и правительственные круги. Естественно, требовалось их опровергнуть. Два образованнейших человека того времени, афонский монах Максим Грек и псковский монах Филофей писали такие опровержения. Но каждый — по-своему.

Максим Грек подошел к проблеме с богословских позиций. Он противопоставил астрологическому детерминизму тезис о свободе воли человека и о Божественном Промысле, который направляет всю жизнь человечества. Это не оставляет места влиянию небесных тел. Судьба человека определяется его свободным выбором, а не планетами и звездами.

Старец Филофей строил опровержение иначе. Он тоже коснулся темы звезд, но отмел ее небрежным замечанием: «Сия вся кощуны суть и басни». Главное он видел в причинах тех изменений, что происходят в истории стран и народов. Свершилось главное «изменение»: к Руси перешла функция неразрушимого христианского Ромейского (Римского****) царства. Царства, которое возникло в эпоху Августа, во времена земной жизни Спасителя, и потому новых глобальных перемен не будет.

Его построение находится в русле средневековых эсхатологических учений, предстает как историософия того времени, вовлекающая в свою орбиту разнообразные события и факты Священной и мировой истории. Он произнес пророчество о будущем России, перевел «стрелки» и направил в ее сторону гораздо более древнее пророчество, восходящее к ветхозаветным текстам, о Римской-Ромейской империи как последней империи, которой предстоит существовать до скончания мира. Факт ее существования является гарантом продолжения земной истории человечества, длительности исторического времени до «исполнения сроков». Вероятно, ему было известно толкование святителя Иоанна Златоуста, который так комментировал известное место из Второго послания к фессалоникийцам апостола Павла об «удерживающем» (2 Фес 2:7): «Когда прекратится существование Римского государства, тогда он (антихрист) придет. И справедливо, потому что пока будут бояться этого государства, никто не подчинится антихристу, но после того, как оно будет разрушено, воцарится беззаконие, и он будет стремиться похитить всю — и человеческую, и божескую власть».

По логике этого толкования, Римско-Ромейское царство служит залогом нерушимости, не допускающим того глобального «изменения, пременения и преиначения», о котором говорит астрологическое предсказание. Филофей производит операцию переименования «царства нашего государя» в Ромейское царство, исходя из факта падения и «старого», и «нового» Рима.

Ромейское царство трижды упомянуто в послании 1523–1524 гг., и это — его ключевые фрагменты.

В первый раз говорится о неразрушимости царства: «Ромейское царство неразрушимо, ибо Господь записался в римскую власть». Это утверждение основано на том же тексте Евангелия от Луки (Лк 2:1-5), что и упомянутая ранее легенда о чудесном явлении Богородицы с Младенцем императору Августу. Христианский автор VI века Козьма Индикоплов в толковании этих стихов пишет о том, что Римская империя выполнила роль «слуги Христова строения». По словам участников римского Семинара К. Пицакиса и Г. Подскальского, «Ромейское царство», упомянутое у Козьмы Индикоплова, «представляет собой то нисходящее с небес вечное царство, которое мистически заключается в лоне языческой империи и приходит вместе с ней», «царство, имеющее тот же возраст, что и Христос».

Во второй раз Ромейское царство упомянуто, когда отвергаются претензии «латинян» на римско-ромейское имя; «падение» первого («старого») Рима у него означает не военно-политические события V века, захваты Рима варварами, но «отпадение» от истинной веры в результате разделения церквей в IX-X веках (1054 год был лишь завершением этого процесса). Действительно, претензии Западной империи на наследование древнего римского имени, соперничество с Константинополем по поводу того, какой император будет именоваться римским, началось с коронации Карла Великого в 800 году «римским императором» (столицей его стал Ахен). Римско-средиземноморский вектор был повернут на север. Византия продолжала именовать себя «империей ромеев». Ее «падение» 1453 года, по Филофею, тоже явление не столько военной, сколько духовно-конфессиональной сферы: катастрофа была Божьей карой за предательство веры на Ферраро-Флорентийском соборе 1438–1439 годов.

Третье упоминание Ромейского царства появляется в ключевых словах послания как характеристика «царства нашего государя».

— А сохранился ли оригинал послания Филофея, написанный его рукой?

— К сожалению, нет. Оригиналы сочинений ни Филофея, ни Максима Грека неизвестны — есть лишь сочинения, которые преподобный Максим правил своей рукой. Это касается большинства источников XVI–XVII веков — они сохранились благодаря усилиям переписчиков. Поэтому всегда необходимо исследовать, насколько авторитетна та или иная рукописная копия, насколько близка она к оригиналу.

Так вот, с посланием старца Филофея все непросто. Его научная публикация, состоявшаяся в 1901 году, основана на вторичной рукописи, где фрагмент текста о переименовании России в Ромейское царство был искажен. Такое же вторичное чтение сохранила и публикация в «Памятниках литературы Древней Руси». Впоследствии удалось найти более ранний и точный вариант: «<…> мала некая словеса изречем о нынешнем православном царстве пресветлейшего и высокостолнейшаго государя нашего, иже во всеи поднебеснеи единого христианом царя и броздодержателя святых Божиих престол святыя вселенскиа апостольскиа Церкве <…> Да веси, христолюбче и боголюбче, яко вся христианская царства приидоша в конец и снидошася во едино царьство нашего государя, по пророчьским книгам то есть Ромеиское царство. Два убо Рима падоша, а третии стоит, а четвертому не быти». В более поздних рукописях термин «Ромейское» заменен словом «Росийское»; в других рукописях, наоборот, производится расширительная контаминация: «<…> и снидошася во едино царство Российского государства, по пророческим книгам то и есть, рече, Ромейское царство Российския держава московского государя и всеа великия Росия, два убо Рима, рече, падоша, а третий стоит, а четвертому не быти».

Эти же мысли, в перефразированном виде, изложены и в послании великому князю, написанном вскоре после послания дьяку Мунехину.

Совершенно очевидно, что «Третий Рим» — это не только и даже не столько Москва, сколько царство, держава, функция которой — служить гарантом длительности земной истории человечества. Эта функция возникает не как претензия, а как результат конкретной исторической ситуации, естественно сложившихся условий: потери политической независимости всеми православными славянскими и балканскими царствами, падения Византии, «отпадения» первого («великого», «ветхого») Рима.

А функция, предназначение православного царя — заботиться о православных христианах, оберегая Церковь и обеспечивая внешние условия для благочестивой жизни.

Мы уже говорили о том, что построения Филофея — это айсберг, автор афористически формулирует свои выводы, а механизм их получения остается как бы за кадром. Это разнообразные священные и святоотеческие тексты, события священной и мировой истории. Так, он упомянул «пророческие книги».

Задача исследователя в том и состоит, чтобы понять ход мыслей Филофея, понять, какие «пророческие книги» имел он в виду и почему из этих книг он сделал такие выводы.

Символы четырех царств древности: Вавилонского, Мидийского, Персидского и Македонского. Из греческой рукописи XI века.

— Кстати, а какие книги?

— Это книга пророка Даниила, что ясно из второго послания, адресованного уже непосредственно великому князю. Филофей имеет в виду эпизод, когда царь Навуходоносор просит пророка растолковать его сон (Дан 2:31–44).

Так вот, толкователи книги пророка Даниила объясняют, расшифровывают его слова как указание на четыре мировые империи, которые последовательно сменяют друг друга. Историософия древности и Средних веков исходила из представления о том, что существует одна-единственная мировая империя, которая может иметь разные воплощения, может менять свое географическое расположение, но остается той же империей. Самым древним ее воплощением считалась Вавилонская (или Ассиро-Вавилонская) империя, за ней следовали Мидийская (или Персидско-Мидийская), Греческая империя Александра Македонского, а последней — империя Римская, в которой в конце времен появится антихрист и будет уничтожен Иисусом Христом, после чего настанут «новое небо и новая земля», то есть вечное небесное царство Божие.

По этой логике Римская империя становится гарантом того, что вплоть до конца времен, до апокалиптических событий никаких великих потрясений в земной истории уже не произойдет. В теории translatio imperii (передача, перенос) империя — это, в сознании того времени, если можно так выразиться, «переходящий вымпел», поэтому многие государства стремились отождествить себя с Римской империей, присвоить римское имя.

— Традиционно считается, что Россия потому «Третий Рим», что наследует «Второму Риму», то есть Константинополю, точнее сказать, Византийской империи. Это не так?

— Я уже говорила о том, что одно из искажений, один из распространенных штампов — сведéние Третьего Рима ко второму Константинополю и утверждение о том, что брак с Софьей Палеолог, племянницей последнего византийского императора, находится у истоков идеи «Третьего Рима», дает московским правителям право на византийское наследие. Но это противоречит историческим реалиям того времени.

Во-первых, ни сам Иван III, ни его политики и идеологи никогда не ссылались на брак с Софьей, чтобы повысить авторитет великокняжеской генеалогии и державы — ни в дипломатических переговорах, ни в общении с подданными.

Во-вторых, сама мысль о «константинопольской вотчине» московских правителей — не русского, а западного происхождения. Впервые об этом в 1473 году Венецианский Сенат писал Ивану III, говоря о его правах, якобы возникающих на основе брака с представительницей императорского дома. А в 1518 году римский папа Лев X пытался привлечь московского великого князя к участию в очередном крестовом походе против турок, надеясь его соблазнить «константинопольской вотчиной». Это в плане реальной политики. Что касается историософии, то мысль о наследовании павшей империи была опасной: унаследовав ее судьбу, можно было повторить ее финал.

Умы и других мыслителей того времени занимал вопрос о будущих судьбах царства. Так, дипломат и публицист Ф. И. Карпов, современник Филофея, в послании к митрополиту Даниилу обсуждал вопрос, чтó необходимо для того, чтобы гарантировать «вечность царства», и отвечал, что «закон и правда» нужны ему прежде всего, а не терпение как норма политической жизни.

А Филофей возводил Третий Рим не к Византии. Размышляя о духовных путях, он находил более древние, а потому более прочные корни.

— А почему «четвертому не быти»? Филофей это как-то аргументировал?

— Специальной аргументации он не давал. Ведь Филофей излагал пророчество. А разве пророчество нуждается в аргументах?

«Церковь старого Рима пала неверием Аполлинариевой ереси; церковные двери второго Рима, города Константинополя, внуки Агарян секирами и оскордами рассекли. Теперь же это — третьего, нового Рима, державного твоего царства святая соборная апостольская Церковь, которая во всех концах вселенной православной христианской верой во всей поднебесной сильней солнца светится»
Фрагмент из Послания старца Псковского Елеазарова монастыря Филофея к великому князю Московскому Василию Иоанновичу.

Что было дальше

— Мы разобрались, в чем суть концепции Третьего Рима. Но что она означала на практике для Москов-ского царства? В какой степени она влияла на политическую реальность, была ли распространена?

— В XVI-XVII веках идея распространилась в церковной книжности, послания Филофея переписывались в многочисленных рукописных сборниках, при этом редакторы-составители и переписчики иногда строго и точно воспроизводили авторский текст, а иногда допускали «вольности», дополнения, а часто избирали отдельные фрагменты, содержание которых казалось им особенно важным и интересным.

Один из современников Филофея, писавший спустя полтора-два десятилетия после него, решился даже вступить с ним в полемику, подвергнуть сомнению прочность «стояния» Третьего Рима. Сочинение этого анонимного автора написано «Об обидах Церкви». «Хотя царство Третьего Рима и стоит верою в православии, но добрых дел оскудение, и неправда умножилась, святые церкви и честные монастыри обидимы <…> Да не будет дивное се жилище беззакония наполнено!».

— А насколько концепция старца Филофея была известна русским государям?

— Ни Василий III, ни Иван Грозный ни разу на эту концепцию не ссылались. Иван IV любил другое сочинение — «Сказание о князьях Владимирских» — о происхождении русских князей от императора Августа. В ней представлена другая парадигма Августа, нежели в построениях Филофея: здесь он — властелин вселенной. Август начал разделять вселенную, и часть ее получил некий Прус, от которого пошла Прусская земля, а далеким его потомком был князь Рюрик, основатель династии Рюриковичей, а позднее и князья Владимирские. Именно эти идеи использовались в ряде случаев в идеологическом обосновании внешней политики Ивана IV. А про Москву как Третий Рим у него нет ни слова.

Важной вехой в истории идеи была эпоха учреждения патриаршества. Уложенная грамота Московского поместного Собора 1589 года, будучи памятником древнерусского канонического права, закрепила на историко-каноническом уровне определение «Третьего Рима». Почти ровно 1200 лет прошло с тех пор, как на II Вселенском (Константинопольском) Соборе (381 г.) столица Восточной Римской империи (именуемой в историографии Византией) получила (в III каноне) почетный титул «Нового Рима». «От пророчества к праву» — этой проблеме было посвящено специальное заседание Римского семинара. В грамоте Московского собора 1589 года формула Третьего Рима изложена от лица Константинопольского патриарха Иеремии II: «<…> твое же, о благочестивый царю, великое Росейское царствие, третий Рим, благочестием всех превзыде».

В XIX веке начинается научное изучение идеи. Впервые послания старца Филофея были опубликованы в «Православном собеседнике» в 1861–1863 годах, тогда-то о них узнала образованная публика (хотя эта публикация еще не была строго научной). Затем можно упомянуть работу В. Н. Малинина «Старец псковского Елеазарова монастыря Филофей и его послания» 1901 года, где Третий Рим рассматривается как эсхатологическая идея по преимуществу. Очень хорошая, кстати, книга, ее стоило бы переиздать.

Двойной перевертыш

— А когда же сложились все те мифы, о которых мы с Вами уже говорили?

— Мифы эти позднего происхождения — возникли они уже в XX веке, после 1917 года, особенно в канун Второй мировой войны и послевоенные годы, когда концепция Третьего Рима — уже в искаженном виде — становится инструментом холодной войны.

Именно теперь начинает превалировать акцентировка тезиса об идее Третьего Рима как идее «византийского наследия», при этом сама Византия все более и более выступает с отрицательным знаком, как «презренная Византия»; в значительной степени воспроизводятся представления и оценки британского историка XVIII века Эдуарда Гиббона, собравшего большое количество негативных фактов и анекдотов из ее истории. В труде А. Тойнби, специально посвященном «византийскому наследию в России», названы три составные части этого наследия: тоталитаризм, цезарепапизм, ксенофобия. Вероятно, ему были известны работы Н. А. Бердяева, оказавшие большое влияние и на русскую эмиграцию, и на другие появившиеся на Западе труды. Суждения Тойнби вызвали дружную критику со стороны и его западных коллег, и представителей русского зарубежья (например, Д. Оболенского).

В работе Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма», опубликованной в 1938 году на трех языках, английском, французском и немецком, уже появляется трактовка идей старца Филофея как идей тоталитаристских. А в работе 1946 года «Русская идея» Бердяев пишет: «Империалистический соблазн входит в мессианское сознание», но никак этого не аргументирует. Точнее, он ссылается на русские духовные стихи, но политические идеи не выводимы из духовных стихов.

В истории идеи Третьего Рима в XX веке происходит как будто двойной перевертыш: сначала создается искаженное представление о самой Византии, а затем аналогичные оценки — через ее «наследие» — вписываются, вживляются в идею Третьего Рима, а через нее в русский менталитет как таковой. Следует отказаться от обеих крайностей в современной массовой культуре в отношении к Третьему Риму — и от тоталитаристских страшилок, и от панегирических воинственных построений. И то, и другое — всего лишь слабые человеческие мнения, искривление духовного пространства Третьего Рима. А как сказал анонимный современник Филофея, «всем страстям мати — мнение. Мнение — второе падение».

— Нина Васильевна, а как же, по Вашему мнению, современному православному человеку следует относиться к идее Третьего Рима? Можно ли сделать какие-то выводы?

— Подавляющее большинство тех, кто в наши дни публично обсуждает концепцию старца Филофея, вероятно, не прочитали его послание до конца. Заключительная его часть как раз и посвящена тому, как надо прожить период, предшествующий эсхатологическому концу, чем заполнить это историческое время. И он вводит понятие Божественного долготерпения. Господь потому долготерпит и не наказывает немедленно всякую неправду, что дает шанс каждому покаяться и спасти свою душу. Здесь уместно привести слова протоиерея Сергия Булгакова, сказанные в этой связи: «Конечно, никому не дано знать времена и сроки, когда Господь приидет, <...> и неизвестность времени конца истории не отменяет необходимости и обязанности жить,— ответственно и сознательно. Историю нужно прожить и изжить, а не то что кое-как окончить, пройдя чрез нее как чрез мрачный пустой коридор в Царствие Небесное».***** Филофей исходит из слов Второго соборного послания апостола Петра (3:9, 14): Не медлит Господь исполнением обетования; но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию. Потщитесь явиться перед Ним неоскверненными и непорочными в мире. Филофей предлагает путь подвижничества, путь нравственного и духовного совершенствования, путь, ведущий к храму.

Две лекции А.И. Осипова о русском философе и мыслителе А.С. Хомякове. Одна посвящена личности Хомякова, другая о трудах Хомякова, посвященным Церкви.

О Хомякове Алексее Степановиче

В историю русской культуры, философии и общественной мысли навсегда вошло имя А.С. Хомякова. Он известен как русский писатель, общественный деятель, один из главных идеологов славянофилов. Поражает обширный круг его интересов, трудов и знаний: поэт и драматург, богослов и философ, историк и филолог, критик и публицист, экономист и социолог, журналист и художник, изобретатель и врачеватель. Это был человек энциклопедических знаний, кипучей энергии и высокой культуры.

Алексей Степанович Хомяков родился 1 (13) мая 1804 года в Москве, в родовитой дворянской семье тульских помещиков Степана Александровича и Марии Александровны Хомяковых. Семья жила зимой в Москве, а летом - в селе Богучарове близ Тулы, где Алексей Хомяков под руководством матери получил солидное домашнее образование и хорошее воспитание, отец привил сыну интерес к литературе, любовь к книгам и просвещению.

Позже Алексей Хомяков станет вольнослушателем Московского университета, который закончит со степенью кандидата математических наук. А в дальнейшем он постоянно совершенствовал и пополнял свои знания, чему способствовали систематический труд, пытливый ум и богатая библиотека отца, которую он значительно расширил.

Сблизившись с философско-эстетическим кружком «любомудров», А.С. Хомяков пишет стихи, занимается переводами, работает над исторической поэмой «Вадим». В 1821 г. впервые выступает в печати со своим переводом с латинского очерка Тацита «Германия».

С 1822 г. по 1825 г. он на военной службе: сначала в Астраханском кирасирском полку, в Херсонской губернии, а затем в лейб-гвардии Конном полку, в Санкт-Петербурге. В журнале «Полярная звезда» публикует свои стихи. Уйдя в бессрочный отпуск, живет в Париже, где с увлечением занимается живописью, пишет историческую драму «Ермак». Возвращаясь на родину, посетил Италию и земли западных славян. С началом русско-турецкой войны 1828-1829 гг. А.С. Хомяков снова в армии, в Белорусском гусарском полку, участвует в боях, был отмечен наградами за храбрость и мужество. По заключении мира вышел в отставку и занялся сельским хозяйством в своих имениях в Тульской, Рязанской и Смоленской губерниях.

В это время он активно занимается литературной деятельностью, сотрудничает в различных московских журналах, пишет вторую историческую драму «Дмитрий Самозванец». А.С. Хомяков делается душой того круга русского общества, в котором зародилось новое направление русской общественной мысли - идеи славянского братства, славянофильство. Основные положения учения славянофилов он изложил в своей статье «О старом и новом» (1839). Славянофилы во многом способствовали изучению русской национальной культуры, защищали идею исторической общности судеб и ин­тересов русского и других славянских народов. Интересны мысли А.С. Хомякова о необходимости разностороннего, гармонического, университетского образования юношества, изложенные в его статье «Об общественном воспитании в России». А его исторические взгляды нашли отражение в обширном труде «Записки о всемирной истории» («Семирамида»).

В 1844 г. вышел первый и единственный при жизни сборник поэта «24 стихотворения». В 1854 г. большой успех в демократических кругах русского общества получило его стихотворение «России», распространявшееся в списках.

А.С. Хомяков по своим общественно-политическим взглядам был сторонником самодержавной власти, но выступал за либеральные реформы: созыв Земского собора, отмену крепостного права и смертной казни, организацию суда с участием присяжных заседателей, свободное выражение общественного мнения.

Последнее произведение писателя и мыслителя «К сербам. Послание из Москвы» (1860) имело большое общественно-политическое значение для всех славянских народов.

Проживая в Богучарове и занимаясь сельским хозяйством, А.С. Хомяков принимал участие в общественных делах. В 1958 г. на дворянском съезде в Туле он поддержал вместе с Л.Н. Толстым, И.С. Тургеневым и другими предложение прогрессивной группы тульских дворян о необходимости освобождения крестьян с наделом земли за выкуп. Но дожить до крестьянской реформы ему не удалось. 23 сентября 1860 г. он умер от холеры в селе Ивановском Рязанской губернии (ныне Данковский район Липецкой области), где успешно лечил крестьян, а вот себя не сберег. Его похоронили в Москве, в Даниловом монастыре, но в 30-е годы XX века останки А.С. Хомякова и его жены были перезахоронены на Новодевичьем кладбище.

В 1904 г. в Москве, Туле и других городах России торжественно отмечалось 100-летие со дня рождения А.С. Хомякова. Всеславянское чествование было устроено в Вене «Кружком любителей русского языка».

В Тульской палате древностей была устроена небольшая экспозиция, посвященная юбилею замечательного русского философа, богослова и поэта.

В советское время имя, мысли и дела А.С. Хомякова не пользовались популярностью. Изредка выходили работы о нем, но произведений известного славянофила печаталось мало.

В творческой биографии А.С. Хомякова тульскому периоду его жизни и деятельности принадлежит видное место. В первые годы советской власти в селе Богучарове, недалеко от Тулы, в доме Хомяковых находился музей, но в середине 20-х годов он был закрыт и экспонаты вывезены в Москву. В настоящее время требуется серьезная реставрация усадебного дома, восстановление парка, цветников и прудов, необходимо завершить реставрацию храма в Богучарове.

С 1994 г. по инициативе Тульского областного отделения Российского фонда культуры, Хомяковского общества и при поддержке Департамента культуры Тульской области в Туле и Богучарове проводятся Хомяковские чтения. С интересными докладами и сообщениями выступают на них литературоведы, историки, философы, священнослужители и краеведы из Москвы, Санкт-Петербурга, Новгорода, Тулы и других городов России.

Мы должны свято хранить память об Алексее Степановиче Хомякове. Это был великий сын великого народа. Его духовное наследие, мысли и дела будут способствовать возрождению России.

А.С. Хомяков как личность и мыслитель

О взглядах русского мыслителя на историю, народ своей страны

Хомякова по праву можно считать главой, "гранитной скалой" "камнем", по определению Н.А. Бердяева, славянофильства, или "корифеем национальной школы", по определению П.Я. Чаадаева. И не только по тому, что он стоит у истоков этого направления общественно-литературной мысли. Само значение его личности и творчества наиболее полно и точно раскрывается в постановке самых разных вопросов "о нашей умственной и нравственной самостоятельности (Ал. Григорьев). С Хомякова, по существу, начинается самобытная русская мысль, философское самосознание нации, основная и постоянная задача которой, с его точки зрения, заключается в поиске жизненного воплощения ее сокровенных возможностей: "Разумное развитие народа есть возведение до общечеловеческого значения того типа, который скрывается в самом корне народного бытия".

Религиозные исторические, общественные, эстетические воззрения и предпочтения Хомякова складывались на основе энциклопедических познаний едва ли не всех областей человеческой деятельности и науки. Как и многие славянофилы, он был блестяще образованным человеком, знал множество языков, мировые религии, лингвистику, писал по-французски богословские трактаты. Хомяков хорошо разбирался в экономике, разрабатывал проекты освобождения крестьян и усовершенствования сельскохозяйственного производства, изобрел дальнобойное ружье и новую паровую машину, получавшую патент в Англии, занимался винокурением, сахароварением гомеопатическим лечением, успешными поисками полезных ископаемых в Тульской губернии, проектами улучшения благосостояния жителей Алеутских островов и созданием хитроумных артиллерийских снарядов в период Крымской войны. Одаренный художник, портретист и иконописец, известный поэт и драматург - таковы еще ипостаси личности Хомякова, о котором его единомышленник А.И. Кошелев писал: "Он не был специалистом ни по какой части, но все его интересовало, всем он занимался, все ему было более или менее известно и встречало искреннее сочувствие. Обширности его сведений особенно помогала, кроме необходимой живости ума, способность читать чрезвычайно быстро и сохранять в памяти навсегда им прочитанное".

Об умении Хомякова с ходу впитывать новые знания и уместно пользоваться ими в полемических целях есть много свидетельств его современников. Например, известный юрист-западник Б.Н. Чичерин вспоминал, что Хомякову, глотавшему книги "как пилюли", достаточно было одной ночи для усвоения самого глубокомысленного сочинения и точной передачи наутро его основной сути, или, как отмечала А.В. Тютчева, его юмористической стороны. Идейная страстность и дискуссионный талант заставляли неутомимого спорщика всегда быть наготове и вмешиваться во все спорные вопросы времени. A.И. Герцен называл его "бретером диалектики", которыми, подобно средневековым рыцарям, стерегущим храм Богородицы, "спал вооруженным".

И здесь следует подчеркнуть другую, в каком-то смысле, противоположную и главную сторону естественного характера и умственного склада Хомякова, не растекавшегося мыслию в разных областях знания и в интеллектуальном остроумии. За многообразными проявлениями его живого искристого ума таилась глубокая духовная и нравственная сосредоточенность, нерасторжимое единство идей, чувств и воли, незамутненная ясность самых серьезных задач.

"Поэт, механик и филолог,
Врач, живописец и теолог,
Общины русской публицист
Ты мудр, как змий, как голубь чист", —
писал о нем мемуарист Д.Н. Свербеев.

Для понимания не только личности, но и всего духа и смысла творчества Хомякова, уместно будет вспомнить роман И.А. Гончарова "Обрыв", где встречается рассуждение о гармонии умственного и нравственного развития, мощи ума и способности "иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею. А пока люди стыдятся этой силы, дорожа "змеиной мудростью" и краснея "голубиной простоты"... пока умственную высоту будут предпочитать нравственной, до тех пор и достижение этой высоты немыслимо, следовательно, немыслим и истинный, прочный, человеческий прогресс".

Если мы обратимся к Хомякову, то и у него встретим сходное понимание прогресса, уяснения которого чрезвычайно актуально в наши дни. Необходимо, подчеркивал он, задавать себе вопрос, "чей прогресс, прогресс чего именно ... может усовершенствоваться наука, а нравы могут упадать и страна опять-таки гибнуть. Где же тут прогресс страны? Прогресс есть слово, требующее субъекта. Без этого субъекта прогресс есть отвлеченность или, лучше сказать, чистая бессмыслица".

XX век является, несомненно, временем наибольшего разрыва между развитием научно-технической мощи человека и утратой нравственного "субъекта" прогресса. Становится все очевиднее, что если жизнь отдельного человека и целой нации ограничивается материальными интересами и диктуется сиюминутными претензиями, а не освящается абсолютными идеалами и не опирается на многовековые традиции, то она подвергается опасности загнивания и уничтожения.

В таком контексте личностный и творческий опыт Хомякова, по словам П.А. Флоренского, "самого чистого и самого благородного из великих людей новой русской истории", трудно переоценить. Именно соединение змеиной мудрости и голубиной простоты позволяло ему отличать мнимое просвещение от истинного, определять содержание подлинного прогресса. Поэтому следует сказать несколько спор о тех свойствах" его личности, которые неотъемлемы от неповторимого своеобразия его мысли.

Многие современники отмечали изначальную цельность мировоззрения Хомякова, отсутствие даже в юности сомнений и исканий. Ю.Ф. Самарин, испытавший в молодости его решающее воздействие, писал: "Для людей, сохранивших в себе чуткость неповрежденного религиозного смысла, но запутавшихся в противоречиях и раздвоившихся душою. Хомяков был своего эмансипатором; он выводил их на простор, на свет Божий, возвращал им цельность религиозного сознания". Главную причину такого состояния личности своего старшего друга, ее воздействия на окружающих Самарин видел в том, что тот с раннего детства до последней минуты "жил в Церкви", составлял ее живую частицу.

Именно жизнь в Церкви придавала вселенский богословский и историософский масштаб и одновременно насущную мудрость и трезвость мысли Хомякова, что позволяло ему верно оценивать разные явления в окружающем мире, их возможные перспективы и судьбы. Так, Православие, в котором христианство отразилось "в полноте, т.е. в тождестве единства и свободы, проявляемом в законе духовной любви", он считал подлинным источником истинного просвещения. Такое просвещение есть "просветление всего духовного состава в человеке или народе. Оно может соединяться с наукою, ибо наука есть одно из его явлений, но оно сильно и без наукообразного значения; наука же бессильна и ничтожна без него".

С другой стороны, если брать судьбоносные для России споры славянофилов и западников, то Хомяков призывал отстранить "всякую мысль" о том, будто возвращение к старине сделалось нашей мечтою... Но путь пройденный должен определять и будущее направление. Если с дороги сбились, первая задача - воротиться на дорогу". Глубинное течение мысли Хомякова определяется не самочинным поклонением старине, тем более не заимствованием любого "нового". "Старое", а точнее вечное, необходимо для сохранения серьезного душевного лада, лучших духовных традиций, той столбовой дороги, которая определяет нравственное состояние личности и общества. Ведь равнодушие к правде и нравственному добру способно "отравить целое поколение и погубить многие, за ним следующие", разложить государственную и общественную жизнь. Поэтому нравственное достоинство должно определять решение всяких гражданских вопросов. Макиавеллистскому политиканству Хомяков противопоставляет нравственный историзм, обеспечивающий жизнеспособность человеческого существования: "Безнаказанно нельзя смешивать общественную задачу с политикой... Со времен революции существует (хотя, разумеется, существует издавна) нелепое учение, смешивающее жизни общества государственного с его формальным образом. Это учение так глубоко пустило свои корни, что оно служит основанием самому протестантству политическому (коммунизму или социализму), разрастающему задачу общества только новою формою, враждебною прежним Нормам, но в сущности тождественное с ними... Перевоспитать общество, оторвать его совершенно от вопроса политического и заставить его заняться самим собой, понять свою пустоту, свой эгоизм и свою слабость — вот дело истинного просвещения".

В решении насущных задач такого просвещения Хомяков отводит большую роль мудрому консерватизму, устойчивым традициям, непреходящим национальным ценностям, на основе которых только и могут получить успешное развитие новые достижения и прогрессивные изменения. Для сопоставления животворного традиционализма и нигилистического новаторства он использовал значительно расширенное истолкование деятельности английских партий ториев и вигов как двух сил, по-разному ориентирующих общество. Вигизм для него есть "одностороннее развитие личного ума, отрешающегося от преданий и исторической жизни общества", от характерной для торизма опоры на религию, древние обычаи, семейное воспитание, классическое образование и берущего за основу эгоистические стимулы поведения, материальную выгоду, чисто внешний, технический прогресс. Между тем без гармонического сочетания "старого" и "нового", их органического врастания друг в друга невозможно подлинно нравственное и прочное преуспеяние народа: "Всякое государство или общество гражданское состоит из двух начал: из живого исторического, в котором заключается вся жизненность общества, и из рассудочного, умозрительного, которое само по себе ничего создать не может, но мало-помалу приводит в порядок, иногда отстраняет, иногда развивает основное, т.е. живое, начало. Это англичане назвали, впрочем, без сознания, торизмом и вигизмом. Беды, когда земля делает из себя источник задач и выкидывает все корни и отпрыски своего исторического дерева".

По убеждению Хомякова, русские виги в лице Петра Великого и его последователей опрометчиво отбросили корневые ценности отечественного торизма — "Кремль, Киев, Саровскую пустынь, народный быт с его песнями и обрядами и по преимуществу общину сельскую". А это в перспективе грозило социальными напряжениями и кровавыми катастрофами, что и было подтверждено дальнейшей историей.

Философско-исторические и социально-нравственные выводы Хомякова не только глубоки, но и чрезвычайно актуальны, а их духовное и практическое освоение в наше смутное и переходное время может принести действительную пользу. Его мысли о соборности как о "свободной и разумной любви", о любви как должном состоянии личности и "высшем законе" во взаимоотношениях людей, о нигилизме "умственной жизни" без "жизни нравственной", а юриспруденции без оживляющей ее совести, о противопоставленности основанного на вере "цельного знания" ("живознания", "зрячего разума") и разлагающе-раздробляющего позитивизма отвлеченного рассудка, об "иранстве" и "кушитстсве" как двух противоположных (духовного и вещественного) принципов мировой истории, о росте "мерзости административности" при снижении роли соборного и земского начал и многие другие могут служить путеводной нитью для того, чтобы задуматься над истинным направлением разрешения кажущихся неразрешимыми проблем. Хомяков сформулировал много "законов" духовной жизни, и реальное постижение (и практическое осуществление проповедниками всяческого добра и света) хотя бы одного из них (вроде нижеследующего: "высшее начало, искаженное, становится ниже низшего, выражающегося в целости и стройной последовательности") способно во многом изменить нашу жизнь.